Что, правда нравится?.. (скромно, этак по-писательски, удивился)
У меня проза лучше. Спросите вот хоть у Звезды той же самой)

От автора: все написанное ниже - сентиментальная слезовыжимательная вещь с уклоном в фэнтази. Рассчитано на тех, кто помнит Изумрудную. Но, думаю, и другим будет ничего. Комментируйте, пожалуйста.

Закрой свои глаза...
Вместо эпика:
Забудь свои черты, их время унеслось.
Пусть не лежат слова мои на сердце камнем.
Прости за то, что этот гвоздь -
Последний самый - забиваю сам я.
Умри, воскреснув вновь такою, как была,
До времени того, покуда не познала,
Что, жизнь прожив ничтожно мало,
Так многое в ней поняла. (с) Тиль Уленшпигель.

Солнце давно уже село. В лесу по традиции зловеще выли местные волкозаменители и скрипели сосны. Промозглость вполне могла сойти за дождь и претендовала на звание стихийного бедствия местного, пусть и весьма уменьшенного, масштаба.
Пата отстранили от выкапывания как особо хлипкого и психически неустойчивого ("Да ему опасно лопату в руки давать! А ну как убьет кого-нибудь с горя?"), заменив его парой широкоплечих подростков. На самом деле он был спокоен, как сто китайцев, но даже сам себе сейчас ничего в руки не дал бы. Ну, кроме гвоздей, хотя они уже были у него в руках - длинные, неумолимо прочные и отдающие холодом. Могильным чугунным холодом.
Он покосился на Изумрудную, закутанную в ее извечный забавно-короткий плащ и чуть не вздрогнул от вида ее бесстрастного, отстраненно-спокойного лица.
- Ты не боишься, - верно подметил Пат.
- Те, кого хоронят, всегда спокойнее, чем те, кто хоронит, - парировала Эльга. - Закон природы, Пат. Причино-следственные связи и все такое. Ты же сам говорил.
Любитель причино-следственных связей только прикусил губу и бессознательно - в общем-то, еще и безуспешно - попытался сломать один из гвоздей.
- Ты - маленькая идиотка. Знаешь об этом? - устало вопросил он у вселенной.
- Как же не знать, - отозвалась вселенная устами тонкой и рыжей фигурки в сумерках - Иначе мы все были бы живы. Все.
В сполохах какого-то холодного, желтого пламени специально принесенной лампы верная рука одной из тех, кого в городе называли "магичками", углем выводила завершающие линии то ли рун, то ли просто беспорядочных переплетений на крышке соснового ящика, на котором и так болталось с полсотни по-разному прикрепленных амулетов. Люди не скупились на собственную безопасность и слезы. По чужим всхлипам, и женским и мужским, можно было четко определять расставленных по лесу людей.
- Придумай что-нибудь покрасивей. С кровью там, трупами, демонами и драконами, ладно? Я же знаю, что ты умеешь. Мы должны держать марку.
- Хорошо. - Пат кивнул и немного подумал. - А еще, знаешь что? Я позабочусь... чтобы там была самая красивая эпитафия в стране, - пообещал.
Умирать - так с музыкой. Он дал себе слово, что никто из его людей не погибнет некрасиво. Или зря. Или бесславно.
Но на самом деле... он надеялся, что никто из его людей просто не погибнет.
Изумрудная улыбнулась на миг и на полшага придвинулась к своему старшему товарищу.
- Только не вздумай переставать жить. Как бы то ни было. Слышишь? А то меня совесть замучает. У нее будет время, поверь.
Пат возвел очи к небу. Один из землекопов остановился, чтобы передохнуть, и теперь во все глаза пялился на него, пытаясь всей своей широкой физиономией выразить понимающее сочувствие. Впрочем, добрая милая улыбка, изображенная на бледном и довольно-таки помятом лице вкупе с серыми глазами, блестящими одновременно лихорадочно и безразлично (как это у них получалось, до сих пор остается загадкой) заставила бы даже каменную горгулью спешно отвернуться, пытаясь прикрыть это приступом кашля. Парень быстренько вернулся к своей работе, которая, кстати, судя по всему подходила к концу.
"Уроды" - устало думал Пат - "Не могли, что ли, провозиться подольше? Еще дня два хотя бы. По причине наводнения или землетрясения. Где эти чертовы подземные толчки, когда они так нужны?". Впрочем, землетрясение или даже простая сильная гроза привели бы к удвоенной скорости выкапывания, рисования пентограмм и прочих работ, да добавили бы страха и без того нервным людям.
- Я найду себе бога, - успокоил он. - Не думаю, что у меня вообще будет время скучать. Нам надо побеждать. А без тебя мы беспомощны, как котята.
- Ой ли? - фыркнула Эльга - у вас их так много - детей и их. Так какая разница, если их станет на одного меньше?
- Ребенка или его? - полюбопытствовал кто-то из темноты.
- Сложный вопрос. Его, наверное. - почти весело, с нервной хрипотцой откликнулся кто-то еще. Это была одна из удивительных способностей здешнего народа - ухватывать разговор и уводить его куда-то далеко от того места, откуда он был начат, причем в буквальном смысле. Например, это обсуждение личности официальной дочери неофициального идейного вдохновителя почти всех здесьсегоднястоящих вполне может закончиться в полях, дальше лесной опушки. Пат даже не стал уточнять, почему его мелочь так охотно приняли за нечто большое, крылатое и в чешуе. Да просто если ребенок ни перед кем не виноват, его не будут прятать с глаз долой под семифутовым слоем земли и доской, увешанной амулетами.
- К тому же... У вас есть ты, Пат. А это дорого. - услышал он почти шепот, скрытый от других. И не выдержал в который раз.
- Бред! Эльга, все это такой бред! Нас же так много там было! Почему тогда... почему именно ты? - судорожный обрывистый вскрик, полунемой и тихий, повис в воздухе, сделав его на порядок холоднее и тише. Пальцы сжали злополучные гвозди так, что побелели тонкие костяшки. А та, к кому обращался безнадежный вопрос, немного помолчала и ответила вполголоса:
- Просто я единственная спалилась. А вообще. Какая теперь, к черту, разница?..
---
В ту ночь они стояли на площади, с позором пойманные на какой-то мелочи и теперь буквально прижатые к стенке. Шестеро взрослых серьезных людей, которые отвечали вообще за жизнь движения, претендующего на звание повстанческого. Тогда Пат отчаянно не мог вспомнить, какой черт дернул их пойти всех вместе туда, где ждали вооруженные люди с лицами, выражающими доброжелательность в той же степени, что кирпичи выражают нежность и мягкость, и подвергнуть всю смехотворную, импровизированную - но тем не менее горящую решительностью армию лишиться тех немногих, кому больше тридцати, и вместе с ними хоть какой-то надежды на победу (хотя шансов и изначально-то было немного). Какие уж там честь и гордость! Жители города, высыпавшие на улицу посмотреть на врагов народа, требовали немедленной расправы, и имперские люди с мечами - а на некоторых крышах, непонятно откуда взявшиеся, и с луками - вполне их поддерживали. Нужно было только прицелиться по-хорошему, чтобы кровь поживописнее украсила каменную кладку.
И тогда, когда пойманные уже успели дружески попрощаться друг с другом и с жизнью (быть может, с ней даже более тепло, с мужественным молчанием, поцелуями в щечку и смахом сентиментальной слезы), появились они - дети. Это были две людских слабости, доходящих до абсурда - дети и они. Капля детской крови на этих улицах была уже кошмаром. А та мелочь, что безмолвно стояла на крышах с ничего не выражающими бледными лицами грозила им этим кошмаром. Они стояли парами, в основном подростки лет от восьми до шестнадцати, более-менее подобранные друг к другу по росту, и держали арбалеты на вытянутых руках, целясь в голову своего напарника. Сначала Пат действительно не смог поверить своим глазам, пытаясь списать происходящее на нашествие каких-нибудь духов. Пока ему в руки не ткнули оружие, аналогичное тому, что было на крышах, и не сказали тихо:
- Стратеги, называется, и тактики. Постарайся, чтобы у тебя не дрожали руки, и тогда, быть может, мы еще сможем отсюда уйти.
Эльгу, собственную якобы-дочь, Пат, конечно, узнал сразу. Потом, когда он оглянулся - благо, никто из обескураженной волнующейся толпы теперь почти не мешал его свободе - оказалось, что рядом с ним пятерым его коллегам, не менее ошеломленным, тоже вручили что-нибудь стреляющее или острое, и даже услужливо подставились под прицелы этого самого острого и стреляющего. Он помнил многих ребят по именам - Аарон, Герди, Анжела, Сейда-Нин, Фредрик, Кайто, Оникс... Молодые, из дальних пограничных городов, в основном - узкоплечие и цветные, с оттенком кожи, прыгающим от почти белого до эбенового. Были еще и городские дети из тех, что не испугались или были умело подговорены воспитанниками Пата. Он начал потихоньку понимать их план.
- Оружие на землю, пожалуйста. - вежливо попросил он. - Как вы, я полагаю, уже поняли... нас вы заберете только ценой наших общих маленьких друзей. - он прервался на секунду, чтобы мило улыбнуться одному из тех, кто только что был предпологаемым убийцей, и продолжил рассуждать. - Они ведь не побоятся. Точнее, не знаю, как насчет ваших детей, а наши не побоятся. К тому же на крайний случай у нас тоже есть стрелы.
- Неправда! Они не умирают! - предположил кто-то с задних рядов.
- Может, проверим? - великодушно предложила Эльга.
Под страхом смерти собственных детей городское население почти дало им всем выйти из города.
- Знаешь, что мне все это напоминает? - подал голос Пат, поудобнее перехватывая самострел, нацеленный в рыжий девичий затылок. Те дети, что остались на площади, тоже следовали за теми, кто шел по дороге, но подчинялись при этом медленной и сложной системе, в которой, думается, никто не смог бы разобраться без объяснений. Пары двигались по очереди, чтобы некоторые всегда оставались в боеготовности. Благо, дома стояли рядом и расстояние между крышами не представляло особого вреда. Метод повстанцев вообще оказался на редкость эффективным, куда лучше, чем если бы кто-то стал запугивать оружием самих горожан.
- М? Что же?
- Крысолова из Гамельна. Мы с тобой - как крысоловы. И уводим отсюда цветы жизни прямо охапками.
- Действительно. Логика есть. Только... знаешь, что плохо? Город скоро кончится.
И вот тогда-то Пат увидел, где они прокололись. Городские дети не выйдут за пределы родных стен. И тогда их просто расстреляют... потому что никому нет дела до действительно чужих жизней. Потому что тогда исчезнет риск замарать алым свои улицы, попась по своим любимым людям.
- Что делать будем, маски? - буднично осведомился он.
- Отправь всех вперед, за стены. И сам выходи последним.
Они проследили за тем, чтобы на территории города оставались только те, кому это разрешалось законом, а те, кому это запрещено, отошли хоть немного. И как раз тогда, когда были готовы зазвенеть отпущенные тетивы, чтобы поразить беззащитные спины отступающих, мир позади Пата взорвался тысячью осколков света, бликующего в чужой жесткой чешуе. Он предпочел не видеть того, что было там, сзади, потому что ему хватило одного раза в самом начале. Ну что ж. Насилие всегда было и будет самым лучшим способом выживания. Доказано на практике. И не один раз. Поэтому никто не удивился, когда по возвращению в более-менее безопасные леса сообща было принято решение: убрать Изумрудную во имя собственной безопасности. Не убивать, нет-нет, тем более что они не умирают, а именно убрать. В чем только ее не обвинили - в ведьмовстве, в убийстве, в неумении контролировать собственную душу.
---
Они думают, размышлял Пат, что похоронить кого-то заживо куда гуманнее, чем убивать сразу. Хотя на самом деле никто ничего такого не думал. Они просто боялись. Поэтому глубина ямы перевалила уже за шестой фут, грозясь вскоре скрыть копающих с головой, поэтому магичка-художница, подумав, к пентаграммам и октограммам добавила еще и тетрограммы с секстаграммами (и как только она умудрилась?).
Пат наплевал на все и притянул мелочь к себе, обняв ее за плечи. Эльга молчала... а потом всхлипнула и уткнулась носом в его рубашку.
- Не вздумай мухлевать... - шептала она - Я ведь проверю, как ты заколотишь крышку... Сделай вид, что ты веришь в то, что после смерти... Нет, просто сделай вид, что веришь в то, что я умерла, ладно?
---
Все прекрасно понимали, что те, кто остался в городе, еще долго не смогут спать. Они будут вскакивать с кроватей, задыхаясь от ужаса воспоминаний и предчувствий, и каждую-каждую ненастную ночь... Каждую без исключения ночь, принесшую с собой грозу и ветер, будут ждать, боясь шевельнуться, что на город снова обрушится вихрь звенящих перьев-чешуй, отдающих бликами света - почти бесшумный, поразительно быстрый, находящийся где-то на грани реальности. И от знания того, что по логике вещей то существо, которого они ждут с таким мучительным замиранием сердца, давно вычеркнуто из списка живых, не легче. Если не наоборот.
---
"Она притворялась" - вяло и безжизненно подумал Пат, глядя, как комья земли сыплются на крышку гроба, изукрашенную всевозможными защитными приспособлениями, - "Она притворялась, что ей страшно, потому что иначе страшно было бы мне. Милостивые боги. Если у них друг - это враг, который еще жив... Пусть она будет моей дочерью, в конце-то концов. Хотя какая теперь разница?"
Эти люди дошли в своей паранойе до того, что увешали оберегами не только гроб, но и саму Эльгу. Пат запомнил это - безразличный светлый взгляд и сосновый медальон с руной феу и изумрудами, коловшими пальцы. Хотя нет, - есть ли смысл врать? - он запомнил все с необычайной четкостью. Каждую прядь, намокшую от тумана, ресницы, закрывающие глаза. И у него было твердое намерение не забывать этого до конца его дней.
Рассвет пришел серым и совсем, до оскорбительного, обыкновенным. А к белому камню в лесу никогда никто не ходил. То ли боялись найти его сдвинутым, а могилу - пустующей, то ли совесть замучила. А вот война... Войну они выиграли. Потому что было бы непростительным расточительством проиграть, столько потеряв. И каждый это прекрасно понимал.